---

Кий тя образ, Иудо, предателя Спасу содела? Еда от лика тя апостольска разлучи? Еда дарования исцелений лиши? Еда со онеми вечеряв, тебе от трапезы отрину? Еда иных ноги умыв, твои же презре? О коликих благ непамятлив был еси! И твой убо неблагодарный обличается нрав. Того же безмерное проповедуется долготерпение и велия милость. (Великий Пяток. Песнопения Триоди Постной. Седален, глас 7) — Каким образом, Иуда, ты сделался предателем Спасителя? Или Он отлучил тебя от собрания апостолов? Или лишил дара исцелений? Или, пригласив их на вечерю, тебя отверг? Или их ноги умыл, а твои презрел? О, о скольких благах ты позабыл! И изобличается твоя неблагодарность. Проповедуется же Его долготерпение и великое милосердие.)

C наступлением Страстной Седмицы, когда каждый день наполнен воспоминаниями событий, навсегда изменившими историю человечества, обостряются наше восприятие и чувства. Для всех последующих поколений людей значимость этих дней не утратится уже никогда, вплоть до момента Страшного Суд (Мф.21 31-46). Вопросы же, с которых начинается эта публикация, для Православных христиан всегда останутся актуальными и справедливыми, потому что каждый раз, приступая к Спасительной чаше Тела и Крови Христовой, мы обязаны их честно задать самим себе через молитву к Господу.

Вечери Твоея тайныя днесь Сыне Божий, причастника мя приими; не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам яко Иуда, но яко разбойник исповедую Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем.

Действенность всех спасительных Святых Таинств Церкви нераздельна от веры в них, и совершение их только обрядом, без приложения сокрушенного сердца своего, приводит человека еще в худшее греховное состояние, и не помогает здесь никакое видимое положение человека в Церкви — благодать и помощь Божия проходит мимо него, а главный враг спасения рода человеческого подталкивает его всеми силами к совершению непоправимых поступков.

Так, по слову Божию, устроено человеческое лицемерное сердце (Мф.7), что проще ему разглядеть малый изъян у ближнего своего, чем честно вместить в себе понимание о своих личных нелицеприятных установлениях, требующих исправления через покаяние. Предостерегает Господь всех от такого поспешного суда ближнего своего, но просит через Святое писание внимательно и сострадательно принимать примеры, извлекать мудрость в историях грехопадений (Лк.16 19-31), начиная от печального изгнания Адама и Евы из рая Божия (Быт.2 20 — 3.20).

Явлен пример, который положил Бог сохранить через Священномученика Евгения (Елховского) и митрополита Евлогия (Георгиевского) в их воспоминаниях, которые для нас дороги тем, что понятны и близки, потому что описывают происходящее в едва минувшем двадцатом веке, в преддверии и во время революции, положившей начало жестоких гонений, показавших истинно преданных Вере людей и тех, кто по духу отпал от Матери-Церкви, продолжая дело терзающих ее с первых дней (Иуд.1 11-25).

Такие строки написал для нас отец Евгений

Не все были одинаковы и владимирские святители, наши архиереи! При мне были в Переславле епископы и викарии владимирские: архиепископ Николай, епископы — Александр и Павел и архиепископ Сергий (ныне митрополит Нижегородский, глава Церкви Российской), эти святители истинные, достойные своего звания, особенно первый и последний, как более известные мне. А вот был во Владимире архиепископ Алексий! Этот всех превзошел в своих беззакониях; да и был ли еще кто в России подобен ему? Говорили худое до него о взяточничестве про другого архиепископа Сергия (Спасского), о котором и я кое-что раньше сказал, но этот зато во многом был и прекрасен, и тот грех его, если был он за ним, при хороших чертах его жизни в другом, не заметен.
Архиепископ же Алексий?! Это был бич Божий и гнев Его для духовенства епархии! Тяжелое впечатление он оставил о себе и в монастыре у нас, когда его посетил. На этой личности Алексия я остановлюсь в своих воспоминаниях, как о лице замечательном и редкостном в истории нашей Владимирской епархии. Но я сначала оговорюсь: то, что буду говорить, я буду пересказывать со слов других, ближе знавших его; только во время приезда его в Переславль я был личным свидетелем его поведения.

Итак, начинаю.

Со дня своего вступления на Владимирскую кафедру Алексий стал проявлять деспотизм и издевательство над подведомственным ему духовенством, как вокруг себя в городе, так и в отдаленных городских уездных и сельских приходах. Для него ничего не стоило без всякой уважительной причины переводить священников с места на место, только бы можно было к чему придраться. Этими переводами духовенства по своей воле он играл, как в игру в шашки или шахматы. В то время блаженны были те, которым не приходилось в своей жизни ни по каким делам сноситься с ним: в мире и покое души от него уходил редкий. Наказаниями его были для духовенства: лишение места, преждевременное увольнение в заштат, ссылка в монастыри. А что было более кощунственно, гадко и подло с его стороны, так это то, что он, невзирая ни на авторитетное положение в приходе иного лица, ни на его преклонные годы, если только он что найдет в нем несоответствующее его собственному вкусу в убеждениях, взглядах, привычках и т.п., то как тогда ехидно он наносил своими словами разного рода колкости и издевательства, что многие от него после долго страдали нервным потрясением, а иные и совсем уходили в могилу. Примеры такие я мог бы указать налицо, но это будет уже для моих записок дело второстепенное, оно далеко отклонит меня в сторону, отнимет немало времени. Он, Алексий, как мальчишек в школе, ставил в храме на колени и заслуженных лиц и заставлял их класть определенное число земных поклонов.

«Отец святый! Смиренный архиепископ! О чем же я буду тут, да еще в присутствии прочих священнослужителей и другого народа, просить Бога в такие минуты поклонов? Разве только о том, чтобы сгинуло подобное зло на земле, а вместе с ним чтобы погибли и самые люди, которые изрыгают из себя такую блевотину!»

Впрочем, все же укажу для примера, за что и кого он мог ставить на колени и бить земные поклоны. Например, в приезд в Переславль, по его приказанию, бил поклоны из Никитского монастыря отец игумен Владимир за то, что в назначенное Алексием время, по слабости ног, не мог явиться к нему на свидание с поклоном. Несчастный игумен! Года не прожил после этих епитимийных поклонов и умер. Еще для примера: Алексий приехал в село, где священник за службой, по незнанию, вынул частицы из заздравной просфоры не из нижней части ее, а из верхней, которая обычно должна оставляться для самого архиерея, когда он служит; и вот опять за эту провинность — «становись на колени». Не безумство ли это? Может ли кто, даже читая или слушая подобные сказы, не возмутиться душой?

Теперь я расскажу о его приезде к нам в Переславль. О том, что он такого-то числа и года будет в Переславле и что его должны встретить на станции Берендеево, был заблаговременно извещен городской отец благочинный — протоиерей Дилигенский. И вот, согласно консисторской бумажке, поскакали навстречу ему сам благочинный, уездный отец наблюдатель, уездный исправник, может быть, и еще кто, не знаю. Думается, что еще и смотритель училища! На Берендееве ждут поезда с владыкой. Пришел, а его нет. Поджидают другого; и этот пришел и опять без владыки. Наблюдатель, исправник и все прочие возвратились вспять. Благочинный боится это же сделать, как ответственное и близкое к архиерею по управлению церкви лицо. И только через двое суток, поджидавши на станции, встречает владыку. Переславль был о том сообщен телефоном. Эта встреча и совместное сидение до города для благочинного, быть может, унесло не один год его жизни. Прежде всего, за радушную встречу владыка посадил благочинного первое время на козлах рядом с извозчиком. И только тогда, когда благочинный сильно прозяб — это было зимой — и стал о том говорить владыке и просит его посадить вместе с собой, дозволил это сделать. Что было в карете: какие издевательства, насмешки со стороны архиерея были тут пущены в ход? Это я опускаю, да и подробности все передать я позабыл. Помню то верно, что Алексий называл его грабителем, вором, взяточником и возводил на него всякую ложь, клевету. И вот какие последствия были от всей их душевной беседы: благочинный наш так ошалел, что после этих наглых оскорблений до самого города не мог слова сказать с Алексием. По поводу такого столбняка пошли тогда новые издевательства со стороны Алексия. Возможно, что кто-нибудь усумнится в правдивости слов. Пусть же тот знает, что совестью я не торгую: сам благочинный, теперь он покойный, поведал мне лично, как знакомому близко, да и другим всем членам отделения в общем собрании сказал всю подробность дороги, как он ехал с владыкой! Вот с тех пор, кто болезнь его помнит, и стал он так быстро опускаться в здоровье, слабея все больше день ото дня.

Ну, а мы что, горожане, делали в это время, когда владыка ехал дорогой? Мы, духовенство, и много пасомых собрались к половине четвертого часа в собор для встречи своего властелина. Пришли, поджидаем. Зажжены паникадила и свечи во всех частях храма. С колокольни и на улице следят, как проезжают мимо собора то одна, то другая тройка или пара берендеевских лошадей, но нет все владыки! Наконец, прошло уже время и больше нечего бы ждать. Но тут сообщают нам телефоном, что владыка по пути обозревает берендеевский храм и точит язык с монахинями, живущими там, и что он будет у нас в Переславле не раньше десяти часов вечера, и чтобы мы ждали в соборе его…

И правда, около десяти часов вечера вдруг ударили в колокол, а скоро зазвонили и во все. Дрогнули наши сердчишки; заволновался тихо народ; глаза их обратились к двери, желая скорее увидеть давно жданного гостя. Снова весь храм осветился огнями. В волнении духа мы все облачились и вышли сквозь открытые Царские врата; стали в порядке, по старшинству, за амвоном подле облачального архиерейского места двумя сторонами. Стоим смирно в немом ожидании, боясь сказать слово соседу. Звон колоколов торжественно гудит и гудит под сводами храма; в самом же храме так тихо в народе. Все ждут, вот-вот ступит нога владыки на порог храма. Проходит минута, другая и десять; в народе стало заметно небольшое брожение. И вдруг подбегает, помню, староста храма, и так недовольно, сердито, с большим раздражением нам объявляет: «Проехал владыка ваш мимо собора». Тут уже народ с шумом и смехом устремился к дверям, а мы со стыдом возвратились в алтарь разоблачаться. Староста с гневом гасит все свечи, которые напрасно так бесцельно горели.

Остановился приезжий в Даниловом монастыре, настоятель которого едва ли в эту ночь хоть на минуту заснет от строптивого приезжего гостя.

Наутро через благочинного получаем повестку явиться всему духовенству к одиннадцати часам в Духовное училище на свидание с архиереем. Пришли. Честь-честью каждый в своих привилегиях: орденах, крестах, камилавках, скуфьях. И здесь ждем торжественного выхода своего властелина. Пропели ему «Ис полла», благословил всех и каждого в отдельности; выслушали от него небольшое приветствие. А потом давай и давай всех псаломщиков экзаменовать по обиходному пению, по нотам, только и слышишь от него слова: «Записать! И этот плохо… не понимает!.. Записать, записать!» Пришлось таким ехать после, подготовившись дома, к нему во Владимир снова экзаменоваться. Неприятно и жутко было тогда нам, иереям, стоять и слушать его грубое обращение с псаломщиками и видеть униженность, безгласность и покорность своих ближайших помощников — псаломщиков; чувство невольного презрения вторгалось в душу у нас. Из нас же, иереев, только трое тогда удостоились за что-то одиночного вызова в отдельную комнату, где он давал каждому бурную нотацию, после которой они выкатывались потными и красными, как раки. Двое из этих священников были близкие родственники консисторских заправил. Не обвинял ли Алексий их тогда в каких-либо компрометирующих владыку слухах о плохом его поведении? Тайна их исповеди осталась для всех недоступной.

Наутро следующего дня служил Алексий обедню в соборе в сослужении шести священников, в числе коих, по назначению благочинного, был и я. Служить владыка умеет: хорошо владел голосом — тенором и священнодействовал довольно красиво. Позабыл сказать раньше: во Владимире у него, когда приглашался служить в какой храм, то привозилось для него устроенное прочно и соответственно туше его особое кресло, нужное ему для сиденья, когда он находится на облачальном месте. Чужие кресла часто его не выдерживали: трещали и ломались. А раз он в соборе за службой во время каждения, задевши ногой за ковер, грохнулся врастяжку, и митра с его головы улетела далеко. За эту оплошность и недогляд (кто виноват?) диакона лишил тогда места, а старосту отставил от должности. Передаю это, как слышал, другие говорили; но это факт.

В этот приезд в Переславль Алексий посетил и наш монастырь. Для служения молебна с акафистом святителю Николаю были назначены им, кроме монастырского причта, отец благочинный, наблюдатель из Даниловского монастыря отец архимандрит Серафим и кто-то еще. Вот тут-то, по молебну, я и узнал, как тяжело пришлась вчерашняя встреча Алексия отцу архимандриту. Когда отец архимандрит читал свою долю акафиста, то плакал слезами. Объяснил нам он это после, что причиной его слез было то, что некоторые выражения в акафисте так близко и больно напомнили ему вчерашние бесчеловечные обращения с ним Алексия.

Здесь же, в храме, Алексий испытывал учеников в знаниях — старшие отделения всех церковно-приходских школ. Наша оказалась лучшей, так как тогда же, в храме, Алексий велел особо записать учительницу Евсееву. После храма был он в игуменской со всем служившим молебен духовенством; пил чай и обедал. Поили и кормили, как не случалось доселе ни разу. Фрукты, консервы и многое другое нарочно привезено было для него из Москвы. Но ему было мало того, что угощали на славу: часто от него слышалось тогда во время обеда и чая: «Вы, матушка игумения, дайте мне на дорогу вот этого… и этого!» И поехал он от нас тогда с багажом разных закусок и фруктов…

Во время архиерейского обеда в соседней комнате через перегородку монастырский хор все время пел церковные песни, концерты; но нашему гостю, должно быть, наскучила эта духовная музыка! Скоро он просит другого: «А не споете ли Вы какого светского канта, или гимна какого?» И наши запели те канты святые, где упоминается о страждущей и мятущейся душе монастырской. Я и раньше эти их канты слыхал, когда они пели и рубили капусту… Угодили этим пением: похвалил! Обещался выслать им еще какой-то кант из Владимира! Не знаю, исполнил ли он свое обещание. После я не спрашивал певчих о том. Вообще, остался доволен владыка святый всем, что видел и слышал у нас; уехал в благодушном расположении духа. А мы же все, конечно, еще больше остались довольны, что без грозы пронеслась туча над нами: без него вздохнули свободней.

За свое варварство и безумство в конце он все же получил и праведное возмездие от своего безответного и терпеливого подведомственного ему духовенства. Революция окрылила духовенство: в первый же год ее, собравшись на общеепархиальный съезд во Владимир, оно с позором выставило Алексия из пределов епархии, избравши вместо него архиепископа Финляндского Сергия, и с ним уже зажило тогда мирно и покойно без особых волнений, как и раньше жило со своим архипастырем.

Вот какую память о себе оставил архиепископ Алексий! «Ну, а теперь? Прости и меня, усопший раб Божий, святитель Алексий! Я в душе своей сейчас поругался с тобой. Правда, лично не получил я от тебя никакого зла, но мне было горько и обидно за других: как жесток ты был с ними, как попирались тобою заветы любви нашего Господа и как ты далек был от правды, безвинно карая истинных пастырей церкви. Теперь я не касаюсь твоей бессмертной души: я не судья ей, хотелось бы мне видеть ее теперь очищенной и омытой милосердием Бога после земного скитания; но скажу я все же ту правду, что земная оболочка ее была грязна и противна; она не привлекала меня, в ней не было обаяния, а потому я больше при жизни твоей тебя осуждал. Прости мне за это, владыко! Спи мирно, покойно! Господь же всем нам праведный Судья! И буди ко всем нам, согрешающим, милость Его!»

Если бы только этими неблаговидными делами во Владимирской епархии, в которую тогда входил Переславль-Залесский, закончились преткновения архиепископа Алексия. Так в своих воспоминаниях пишет митрофорный протоиерей Владимир (Елховский), первенец в семье Священномученика Евгения

… Задержусь здесь несколько на архиепископе Алексии, чтобы больше к нему уже не возвращаться. После изгнания из епархии он жил на покое в одном из московских монастырей. Из газет я узнал, что там его обокрали. Далее он перекочевал в Киев, принимал якобы активное участие в Соборе епископов Украинской Церкви, очень агитировал об отделении от Москвы, рассчитывая получить место украинского патриарха. Проживая в Киево-Печерской Лавре, вел среди монахов подрывную деятельность в отношении митрополита Владимира (Богоявленского), и считается, вследствие, косвенным виновником в убийстве этого владыки. С приближением советских войск к Киеву бежал оттуда к себе на родину в Луганск, а оттуда в Новороссийск, где будто бы и умер …

Митрополит Евлогий (Георгиевский) в книге «Путь моей жизни. Воспоминания.» так написал о произошедшем в Киеве в 1918 году

… Мне удалось достать билет до Киева, и я выехал вместе с митрополитом Платоном. Путь был тяжелый. Теснота, неудобства, беспрестанные проверки документов, злобные выкрики по нашему адресу: «Волкодавы!.. Буржуи!..» Все же мы до Киева добрались.

По приезде мы посетили Киевского митрополита Владимира. Он проживал в Киево–Печерской Лавре. Там же расположился бывший Владимирский архиепископ Алексей Дородницын. После революции паства из Владимира его прогнала за его дружественные отношения с Распутиным: он поднес Распутину книгу с надписью «Дорогому, мудрому старцу». Изгнанный из епархии, Дородницын (украинец из Екатеринославля) перекочевал в Киев «ловить рыбу в мутной воде» — и поселился в Лавре. Он обладал прекрасным голосом, был отличным регентом. Внешне он был безобразен: тучность его была столь непомерна, что он не мог дослужить Литургии, не переменив облачения перед «Херувимской», так он изнемогал от жары. Аппетит его всех поражал, а когда его мучила жажда, он мог выпить чуть ли не ведро воды: как–то раз в Киеве во время Миссионерского съезда, приведя к памятнику святого Владимира крестный ход, он выпил всю кандию, приготовленную для освящения… Устроившись в Лавре, архиепископ Алексей стал мутить монахов–украинцев и возбуждать их против митрополита Владимира в надежде добиться его увольнения и самому сесть на его место. Монахи стали притеснять митрополита сначала в мелочах. Случалось, ему нужно куда–нибудь съездить, а монахи не дают лошадей и заявляют: «Владыка Алексий на лошадях уехал». Положение создалось для митрополита Владимира тягостное. Когда мы с митрополитом Платоном приехали к нему, он сказал: «Вы бы его вразумили…» Мы к нему зашли. Он встретил нас неприязненно: «С митрополитом Платоном я буду говорить, а с Евлогием не стану…» — «Я не от себя пришел к вам, а по приказу Владыки Владимира», — сказал я. «Ну, идите…» Он был груб, на увещания отвечал запальчиво: «Мне указок не надо!..»

В Киеве затевался созыв Всеукраинского Церковного Собора. Митрополит Платон был командирован для подготовительной работы. На Украине в тумане революционных настроений назревало стремление к автокефалии, к независимой от Москвы Церкви. Митрополит Платон, верный линии централизма, попал в трудное положение. Мы стали посещать Епархиальный дом, где происходили предсоборные собрания, и познакомились с подготовительными работами. (Я ходил туда в качестве волынского архиерея.) Впечатления удручающие… Стриженые, бритые украинские военные священники, в шинелях, с винтовками… Злые лица… Революционные речи в духе сепаратизма. Крики по адресу митрополита Платона: «Вы хотите задушить Украину!., мы не допустим!..» — словом, не церковное собрание, а сплошной митинг с выступлением агитаторов. Было ясно — с Собором ничего серьезного выйти не может …

…. Впоследствии я узнал, при каких обстоятельствах владыку Владимира убили. В злодействе свою роль сыграл и Алексей Дородницын, но кровь его и на монахах Лавры. Дородницын создал для митрополита Владимира тягостное положение, которое дошло до того, что он чувствовал себя в митрополичьих покоях в Лавре, как в осажденной крепости. Когда Киев был взят, командующий большевистскими войсками Муравьев пришёл к наместнику Лавры с предупреждением: «Я буду жить в лаврской гостинице, с вами у меня телефон. Если ворвутся к вам банды с обыском, с требованием денег или случится ещё что-нибудь — звоните ко мне», — сказал он. Вскоре днем в трапезную Лавры пришла банда матросов и потребовала еды. В то время как монахи их кормили, начались расспросы: довольна ли братия начальством? не имеют ли монахи каких-либо жалоб?… Послушники, распропагандированные революцией и возбуждённые агитацией Дородницына, стали жаловаться на притеснения: народ несёт в Лавру большие деньги, а поедает их «он»… — и они указали наверх, где находились покои митрополита. Матросы ворвались в его квартиру, отпихнули старика-келейника, пригрозив ему револьвером, — и бросились в спальню. Там они оставались около двух часов. Что в спальне происходило, неизвестно. Потом они вывели владыку Владимира и направились с ним к чёрному ходу. «Прощай, Иван…» — успел сказать келейнику митрополит. Вывели владыку из Лавры незаметно. У лаврских валов матросы прикончили его … расстреляли в упор… Он лежал полунагой, когда его нашли. Убийцы сорвали крест, панагию, даже набалдашник с посоха, только шубу не успели унести и бросили тут же… Монахи, видевшие, как уводили их митрополита, не только не подняли тревоги, не ударили в набат, но ни звука никому не сказали. Спустя уже значительное время кто-то спохватился и позвонил Муравьеву. Тот прислал своих солдат. Допросы, расспросы: кто? куда увели? когда? Но было уже поздно, злодеяние совершилось.

Митрополит Владимир был старец чистейшей, прекрасной души. Застенчивый, непоказной, незлобивый, необыкновенно кроткий, он всегда безропотно принимал испытания, которые выпадали на его долю. Его архипастырская жизнь была не из легких: его непрестанно переводили с кафедры на кафедру и тем лишали его возможности сродниться с какой–нибудь паствой. В Киеве в последнее время перед его мученической кончиной мы сблизились. Он меня полюбил. Мы подолгу беседовали. Он любил вспоминать детство, идеализировал семинарию, своих учителей, рассказывал, как, бывало, в ученические годы ватагой мальчуганов пробирались из Тамбова домой, в деревню, на Пасхальные каникулы; шли с котомочками, с палочками, в половодье… Завидев родное село, кричали с торжеством: «Воду прошел, яко сушу, и тамбовского зла избежав!..» На Всероссийском Церковном Соборе митрополита Владимира оттеснили, в Президиум не выбрали, хоть он и был старейший. А в Киеве его обступили украинские нахалы, и, как я уже сказал, архиепископ Алексей совместно с грубыми монахами его унижали …

Совершилось дело страшное в колыбели Русского Православия. Дело, несовместимое с проповедью Слова Божия, совершилось ради корысти и попечении о своей власти и влиянии, возможно, и по жажде реванша из-за пережитого позорного изгнания с Владимирской кафедры. Предан на мученическую смерть праведный Святитель Владимир через интриги архиепископа Алексия, сумевшие склонить многие сердца к злобе и безучастности, оставлению идеалов монашеского поприща и верного послушания своему духовному наставнику.

Отпал архиепископ Алексий от Церкви по духу много лет раньше этого деяния повторившего поступок Иуды, предавшего Иисуса Христа. Не устоял в Истине, впав по слову Божию в соблазн властолюбия (Мк.12 38-44), от которого бессилен защитить был принятый им Священный сан и молитва всей Епархии, творимая на каждом Богослужении. Велика опасность такого падения, что следует по слову Господа остерегаться его даже тем, кто находится рядом, чтобы не впасть в погибель слепоты духовной, как это случилось тогда с насельниками Киево-Печерской лавры.

При последовании ко Святому Причастию Тела и Крови Христовой нами читаются дважды строки из Канона покаянного ко Господу нашему Иисусу Христу

Како не имам плакатися, егда помышляю смерть, видех бо во гробе лежаща брата моего, безславна и безобразна? Что убо чаю, и на что надеюся? Токмо даждь ми, Господи, прежде конца покаяние. (Как мне не плакать, когда помышляю о смерти! Ибо видел я лежащего во гробе брата своего бесславным и безобразным. Чего же я жду и на что надеюсь? Только дай мне, Господи, прежде конца покаяние.)

Эти слова молитвы связывают каждого верующего человека с поучительной историей архиепископа Алексия, ставят перед нами безымянного богача, пожелавшего предупредить братьев своих о необходимости вести жизнь по установлениям Господа (Лк.16 19-31). Владыка Алексий служил торжественно и блистательно архиерейским чином у Престолов Славы Божией, но подавая истинно верующим спасительную благодать, сам духовно голодал, потому что не прилагал всего себя к словам Евангелия, превратил передачу Веры в Господа от сердца к сердцу, в дело книжных знаний и внешнего обряда (Мф. 23 1-12). Но также как Иуда, присутствуя на Тайной Вечери, не нарушал архиепископ Алексий Таинства Божия, потому что простые души без богословской грамотности, но с детским упованием припадающие к храму Божию, как к Отчему дому (Лк., 79 зач., XV, 11-32), подающие жертву от своего насущного пропитания, обретают спасение по милости Господа (Мк.12 38-44).

Преподобный Варсонофий Оптинский в беседе с духовными чадами 28 декабря 1911 года дает мудрое наставление для подобного вопроса

… Этот «братец Иван» называет себя православным, но учение его далеко от Православия – между прочим он вооружает людей против законной власти, называя, например, одного епископа «Исчадием ада, слугой антихриста». Если бы этот епископ собором святителей был лишен сана, то его можно было бы называть «Сыном антихриста». Но пока он имеет сан, на нем почивает благодать Святаго Духа, ради которой мы обязаны чтить его. Если бы даже епископ вел порочную жизнь, то и тогда благодать Божия изливается через него на верующих. Все знают громоотвод, но какая корысть в металлическом шесте? А между тем он предохраняет здание от разрушения, так как является проводником электричества, которое через него уходит в землю – так и всякий епископ является проводником Божественной благодати…

К этим словам Преподобного Варсонофия Оптинского можно приложить другое свидетельство отца Евгения (Елховского) с благим примером Священномученика Дамиана (Воскресенского), архиепископа Курского — о годах его пребывания на Переславской кафедре. В этих строках мы можем увидеть такое море любви и признательности архиерею за труды и внимание, которым он одарял свою паству, что не придет в голову мысль обобщить в однобокое, негативное суждение свое представление о Епископате Русской Православной Церкви. Милостив Господь, посылает Своей церкви истинных пастырей.

Много еще сказано в своих трудах владыкой Евлогием и отцом Евгением о том, что грех жажды власти приводит к слепоте духовной и помрачению разума, когда человек перестает видеть свое истинное состояние, давать трезвую оценку своим поступкам. Прочтите воспоминания отца Владимира (Елховского) — каким оказался посмешищем для окружающих архиепископ Алексий в 1916 году, стараясь внешним угождением Преподобномученицы Великой Княжны Елисаветы заручится ее расположением, какова была пропасть у него с человеком, живущим под покровом Духа Святаго. Господь знает нас лучше нас самих по всем нашим делам и мыслям, и судит справедливо, не оставляя без наказа то, что мы совершаем, пренебрегая Его установлениями (Пс.49).

Бытует скользкое выражение «Не мы такие — жизнь такая», оно нас постоянно подталкивает к самооправданию, к повторению губительного поступка Адама, который вместо покаяния осудил Бога за то, что Тот даровал родного ему человека, спутницу и помощницу Еву (Быт.2 20 — 3.20). Господь с того момента не изменился и остается прежним в своих установлениях и судит нас по той же строгой справедливости. И если мы в современности взрослеем от младенчества к зрелости с большими трудами, в занятости, в плохих примерах, и не успеваем обрести Господа в нашей жизни, чтобы Он стал для нас таким мерилом всего, то Бог волею и законом Своим поставил рядом с Собой ближнего нам человека (Мф.22 35-46).

Этот ближний человек является нам братом, потому что жизнь даровал ему Господь (Мф. 5, 20–26), и когда эта душа находится перед нами, то милосердное и примирительное чувство к брату есть опора для нашего отношения к своему Творцу. Брата своего нам требуется полюбить от всего сердца (2 Ин. 2), и брату своему нужно подать милость в том, чтобы посильно не творить своими делами соблазна (Мф, 11 зач., 5, 14-19), чем облегчить для него выполнение этой заповеди Божией о любви. Трудное это установление и важный критерий объективной чистоты нашего собственного взгляда на самих себя, когда мы видим с такой ясностью «сучек в глазе брата своего» (Мф.7) на примере архиепископа Алексия.

Господь показал архиепископу Алексию справедливое изобличение его дел, а нам подал Своим милосердным попечением совершить выполнение заповеди любви к брату через молитву Господу о прощении греховных поступков владыки Алексия, какими бы они не были по отношению к Матери-Церкви. Нужно отделить грех от грешника по примеру Священномученика Евгения, закончившего в воспоминаниях свое послание нам молитвой упования на милосердие Божие к бессметной душе архиепископа Алексия. Извлечем из этого урок мудрости, не забудем, что милостивые помилованными будут (Мф.5 7), увидим, что несколько слов в биографии архиепископа Алексия говорят о принесении им покаяния Господу. И то увидим сердцем сострадательным, как описал последние дни и печальную кончину архиепископа Алексия митрополит Евлогий (Георгиевский).

Во время заключения владыки Евлогия по распоряжению правительства Петлюры в униатский монастырь города Бучач на западе Украины состоялась следующая встреча с архиепископом Алексием в преддверии Пасхи 1918 года

… Наступила весна… Потекли ручьи. По–весеннему пригревало солнышко… Тут неожиданно к нам приехал архиепископ Алексей Дородницын. Его появление нас смутило. Цели приезда мы понять не могли и так до конца и не поняли. Он объяснял свой приезд добрым намерением начать хлопоты о нашем освобождении. Однако ничего не сделал. С униатскими монахами у него установились сразу простые отношения. С нами он служил и своим чудным голосом скрашивал наши предпасхальные службы.

После Дородницына приехал в монастырь профессор филологии Киевского университета Огиенко. Он работал над переводом православного богослужения на украинский язык. Православный по вероисповеданию, он считал, однако, возможным причащаться у униатов. С ним мы подолгу беседовали и спорили. Он обещал похлопотать о нашем освобождении, но из этого тоже ничего не вышло.

Приближалась Пасха. На душе было грустно–грустно… Заточение томило. Ему не предвиделось конца… И вдруг, в Великую Субботу, на монастырский двор въезжает телега, на ней сидит какой–то монах — и мы в радостном изумлении узнаем иеросхимонаха Иова!.. Он приехал нас исповедать и привез письма, куличи и пасхи. Почаевские монахи с великою любовью писали нам, что лобызают наши узы. Радость нашу в то утро передать трудно…

Иеросхимонах Иов был старец чудной жизни. В Почаеве он исполнял обязанности «гробового» монаха, т. е. находился при гробе преподобного Иова. Когда Лавре грозило взятие австрийцами, он от моих рук принял схиму и остался в Почаеве; потом его австрийцы услали в лагерь для военнопленных. В молодости благодаря исполинскому своему росту он служил в гвардии, и до сих пор в Париже помнят его бывшие преображенцы.

Светлый Праздник мы встретили светло и радостно. Выпросили у настоятеля разрешение отслужить в полночь Пасхальную заутреню и Литургию в келиях «почаевцев» — о.Виталия и о.Тихона. Заутреня прошла стройно, мы пропели все пасхальные песнопения. Архиепископ Алексей Дородницын был за регента. Потом все вместе разговлялись.

День Святой Пасхи был солнечный, теплый. Мы гуляли по саду. Уже цвели цветы. Из помещения комендатуры доносилось солдатское пение. Знакомые украинские и вообще солдатские песни о «пташечке–канареечке», напоминавшие о России…

Праздник Пасхи Христовой для души не может быть бесследным событием. Очевидно, что жестокое убийство владыки Владимира тоже оказало влияние на архиепископа Алексия, подвигло его к поиску помощи у обруганного им однажды владыки Евлогия, к изменениям оценки своих поступков, без признания их в покаянии помощь Божия могла к нему и не прийти, как это случилось с предателем Иудой, который окончательно отдал на вечное осуждение свою душу через совершенное самоубийство (Мф. 26 23-24, Мф.27 1-9).

Моменты общения с архиепископом Алексием тяготили владыку Евлогия в те неспокойные годы, но вот так он описывает их последнюю встречу в Новороссийске, чтобы мы увидели каким пастырским попечением со своей стороны он напутствовал преставившегося Господу архиепископа Алексия

… Потом дошел до меня слух, что от паралича сердца скончался в маленьком новороссийском монастырьке архиепископ Алексей Дородницын. Епископ Сергий, человек мало распорядительный, относительно погребения никаких приказаний не дал, и труп в одном белье пролежал дня три в сарае. Я сказал об этом владыке Сергию и предложил ему поручить мне отпевание. Он с радостью согласился.

К назначенному часу я с диаконом прибыл в кладбищенскую церковь. На кладбище пришлось идти пешком. Вхожу в церковь, — служат молебен, толпятся богомольцы, а гроба нет. Спрашиваю: «Где гроб?» Никто не знает. Кладбищенский батюшка пригласил меня зайти к нему в домик, обогреться, выпить чаю, пока он будет наводить справки. Выяснилось, что тело привезут, но надо подождать. Жду–жду… покойника все не привозят. Наконец показались дроги в одну лошадь, на них огромный гроб, на гробе сидит возница; за дрогами идут два–три монаха. Я вышел встретить жалкую процессию. Огромный гроб был так тяжел, что его едва–едва смогли поднять. В церкви открыли крышку… — архиепископ Алексей лежал неубранный, в старом подряснике, в епитрахили. Благодаря морозу разложение еще не наступило. Отпевать пришлось не так, как обычно отпевают архиереев, хоть я и старался, по мере возможности, вычитать все, что по чину погребения в таких случаях полагается. После отпевания спрашиваю: «Где могила?» Оказывается, — на краю кладбища в заросли кустов. Мы долго пробирались по сугробам, увязая в снегу… — Погребение архиепископа Алексея, как и судьба митрополита Питирима (Окнова), показало мне всю тщету честолюбия, властолюбия …

Во Святую Четыредесятницу Великого поста при последовании ко Святому Причащению нами читаются особые строки молитвы, которые лучше всего продолжат эту поучительную историю:

Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся, тогда Иуда злочестивый сребролюбием недуговав омрачашеся, и беззаконным судиям Тебе праведнаго Судию предает. Виждь, имений рачителю, сих ради удавление употребивша: бежи несытыя души, Учителю таковая дерзнувшия. Иже о всех благий Господи, слава Тебе. (Когда славные ученики при умовении на вечере просвещались, тогда Иуда нечестивый, заболевший сребролюбием, омрачался и беззаконным судьям Тебя, Праведного Судию, предает. Смотри, любитель стяжаний, на удавление из-за них стяжавшего! Беги от ненасытной души, на такое против Учителя дерзнувшей! Господи, ко всем благой, слава Тебе!)

Земные дела архиепископа Алексия завершены и остались в прошлом, в истории — подал ему Господь возможность убежать от своих губительных установлений через принесение покаяния, потому приложим свою посильную молитву из утреннего правила Православных христиан, имея перед собой Евангельское наставление Господа о том, как всем следует дорожить прощением своих грехов (Мф.18 23-35), которое подается в храме Божием через участие в Святых Таинствах Церкви.

Помяни, Господи, душу архиепископа Алексия, и прости вся его согрешения вольная и невольная, даруя Царствие и причастие вечных Твоих благих и Твоея безконечныя и блаженныя жизни наслаждение

Бог удержал в деснице душу раба Своего, принявшего епископство в череде апостольского преемства. Господь милосердный, несмотря на величину растраты этого дара, согрешений и принесения в мир стольких соблазнов, не попустил архиепископу Алексию закончить земной путь без покаяния и пастырского напутствия в мир иной от Матери-Церкви. Ведь и большинство Апостолов в человеческой слабости были чувством страха рассеяны в Гефсиманском саду, и немногим было дано неотступно присутствовать с Божией Матерью и понести увиденное при искупительных страданиях нашего Спасителя Иисуса Христа за грех всего мира человеческого, но всем людям без меры возвещается Его Светлое Воскресение. Видя такую величину долготерпения и милосердия Божия к нам грешным, не позволим в самих себе усомниться, не позволим холодно относиться к собственному спасению, будем в полной мере своих сил прилагать сердце в сопереживании к предстоящим дням Страстной Седмицы и Пасхе Христовой, приводящей нас к жизни в Божией истине.

Иже о всех благий Господи, слава Тебе! Того же безмерное проповедуется долготерпение и велия милость.

Смерть Твою, Господи, возвещаем и воскресение Твое исповедуем. Аллилуйя, слава Тебе.

Использованы композиции Оратории "Страсти по Матфею" митрополита Илариона (Алфеева)