Приступая к своим запискам, я должен предпослать им некоторое предисловие. Приступаю к ним потому, что многое из написанного ранее исчезло, утрачено.

К моему счастью, от исчезнувшего сохранилась всего лишь одна маленькая страничка, но настолько для меня теперь ценная, что не будь ее, я, пожалуй, вообще был бы не в состоянии что-либо написать: на этой страничке сохранился конспект всего исчезнувшего. И вот теперь, разбирая его, я вижу, насколько я постарел, насколько стала плоха моя память. Без этого конспекта я, пожалуй, не написал бы и пятой доли того, что ранее было написано. Должен оговориться: я имею в виду свое детство до того большого в жизни каждого ребенка момента, когда кто-либо из посторонних обращает на вас внимание и говорит, что «пора уже тебе, голубчик, бросать держаться за мамину юбку и быть более самостоятельным». Вот с этого момента, когда шекшовский дедушка (Алексей Михайлович Альбицкий) пристрожил меня, сказав: «Такого жениха до сих пор мать одевает», — с этого момента старые мои записки сохранились и доведены до 1/14 сентября 1919 года.

Теперь передо мной стоит задача: 1 — восстановить утерянное и 2 — продолжить ненаписанное, то есть охватить период времени почти в сорок лет. Как мне удастся это сделать, сейчас даже гадать невозможно: под рукой никаких записей, никаких документов, одна только своя старая голова, забитая заботами и тревогами настоящего момента, а событий, людей, всех жизненных испытаний за эти сорок лет прошло слишком много, чтобы все это удержалось в голове. И внешние условия для этой работы сейчас никак нельзя назвать благоприятными. Тогда, в 1914 году, когда я начинал свои записки, я начинал их под грохот немецких пушек, писал иногда под жестокой авиационной бомбежкой, но был сравнительно молод, здоров и память имел еще хорошую. Сейчас я пишу, как пушкинский Нестор, в своей келье, сделанной мною в прошлом 1957 году на втором этаже колокольни Воскресенской церкви в Брюсовском переулке города Москвы, настоятелем которой я в данный момент являюсь. Окно в комнате только в потолке, так как Моссовет не разрешил сделать его в стене, хотя оно ранее и было (сейчас заштукатурено). В комнате у меня фисгармония, круглый стол, диван, четыре стула — все это было спущено через верхнее окно при устройстве комнаты. В углу — образ Спасителя. Рядом с ним на середине стены большая икона Божией Матери с Предвечным Младенцем, кем-то уже при мне пожертвованная в церковь и реставрированная в прошлом году Иваном Андреевичем Барановым.

Интервью Ириной Васильевной Ватагиной (†24.04.07) — ученицы Ивана Андреевича Баранова, (1896-1982)