11 марта (26 февраля) 2019 года минует ровно 150 лет со дня рождения священномученика Евгения Елховского, который родился в селе Пустоша Судогодского уезда Владимирской губернии, в бедной семье церковного псаломщика.

Отец Евгений большую часть своего пастырского поприща посвятил службе в храме Святых Сорока Мучеников Севастийских, в Свято-Никольском монастыре города Переславля-Залесского и в храме митрополита Петра. По своей жизни он прошел верным путем и удостоился Святости через прославление в Православной Церкви. Память Евгению Переславскому совершается 29 октября  – в день казни в 1937 году, последовавшей за арестом на седьмом десятке лет и несправедливым судом за верность апостольскому призванию.

Из обширного наследия отца Евгения к этой знаменательной дате уместным будет рассказать о том, с каким чувствами и обетами перед Богом он принял священство в 1895 году. Даже из этих малых выдержек воспоминаний мы можем получить назидательный пример святости и верности Господу до последнего рубежа в жизни.

Еще в годы своего учения в Духовном училище и в семинарии я любил, бывало, ходить на архиерейскую службу, где всегда с интересом и глубоким вниманием следил за обрядом посвящения ставленников. В те мои годы управлял епархией высокопреосвященнейший архиепископ Феогност, человек глубокой веры и доброй души. Говорили тогда, что он и великий постник. И неудивительно: он был очень худ, и вид его был в Боге. Молитвенность его настроения и самой службы при нем всегда отрадно сказывалась на моей душе, и эти моменты посвящения как бы и я переживал тогда в своем сердце. Это троекратное обхождение вокруг престола, как духовное обручение с церковью, с поочередным пением в алтаре и на клиросе: «Исаие ликуй» — действовали на меня захватывающе. Каким-то чудным небесным веянием обдавали меня эти выходящие из уст молитвенного архипастыря слова: «Божественная благодать всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи»… Наконец, эта тайная молитва, читаемая архипастырем, с возложением рук над главой стоящего на коленях пред престолом новопосвящаемого, в то время как среди мертвой тишины певчие поют так молитвенно, тихо, умильно это «кирие элеисон». Эти моменты посвящения оставляли всегда глубокий след в моей душе. Всем своим существом я уходил тогда в сознание важности этих дорогих минут, и в мою душу, как бы невольно, тогда прокрадывалась молитва за рукополагаемого, чтобы Господь Бог той Божественной благодатью, коснувшись черствого сердца человеческого, очистил его от зла и похотей, умягчил его любовию и добротой, которые необходимы каждому пастырю для лучшего воздействия на такие же грешные сердца пасомых…

… Видя меня в священнической одежде, отец, сестра Анна и няня, принимая от меня благословение первый раз, прослезились. Заметивши их это волнение, и я с трудом мог воздержаться от слез: спазмы так и сжимали мое горло. Довольство и радость виднелись на лицах родных. В самом деле, сколько забот, сколько бессонных ночей и всяких черных дум было положено ими в бедности, когда воспитывали меня в свое время во Владимире?! Все тогда шло на мое содержание, чтоб до священства меня довести: отец много лет не видал на плечах твердой одежды, сестра Анна была совершенно заброшена в девичьих нарядах, на ноги, часто случалось, что нечего было надеть, на столе не видали хорошего блюда. Помнится, захочется в иной праздник отвести душу соленой селедкой, возьмут, ‘бывало, в подполье две порожних бутылки и несут их в обмен на ту, подчас со ржавчиной, селедку. Да мало ли еще чего было, что перенесено семьей! Вот четыре с четвертью года проучил я детишек на Уршельской школе, и то как за эти немногие годы отец пошел в гору, употребляя свои небольшие доходы на свой дом и на семью… Все то тяжелое в жизни еще не забыто и жило в душах их, и вот наконец-то они убедились теперь, что многолетний и бессменный гнет жизни окончен и что с честью и славой исполнен родительский долг. Как же тут было остаться покойным и на радости не омыться слезами?

Это было перед зимним Николой: этому угоднику Божию по весне (9 мая) посвящен и престол в этом храме во имя его. Зимой ему тоже справляется служба. Так я и здесь тогда пожелал, по просьбе родных, да и у самого меня было большое желание, на память о себе пустошенцам послужить в первый раз. Были моменты тогда в этой службе, когда я смущался душой, хотя и не время тут было, когда волновался той мыслью, которая приходила на ум мне в то время помимо желания: давно ли, кажется, было то время, когда с этим народом жил вместе: в поле и дома, в лесу, на работе, гулял, смеялся и пел? Сейчас в храме перед моими глазами были такие, которые, бывало, шутили со мной, выражаясь такими словами: «Ты не подумай, Евгений, что я, когда ты будешь попом, тогда поцелую тебе руку. Этого не жди от меня: не поцелую, а плюну в нее!» Но вот идет этот самый ко мне к помазанию к иконе угодника. Скажите ж: как не смутиться мне духом, когда вспомнил, что у меня было с ним прежде? Но я и от других тогда первый раз в службе отстранял свою руку, не смея и не считая себя достойным той чести. Хотел сделать так и пред ним. Он же, не успел я еще сделать освященным елеем как следует креста на челе, как вдруг взял мою руку и крепко-крепко поцеловал ее… Минута была для меня большим потрясением! Мелькнуло мне тут же в уме: как любит простой, но всем сердцем верующий в Бога народ сан духовный! И насколько я, иерей, служитель Бога, должен стоять теперь свято и высоко в нравственной жизни, чтобы быть достойным того уважения, которое воздает мне чистый сердцем народ! Минута была, говорю, для меня потрясающая! Приходилось мне в этот же раз за службой и от других видеть такое же теплое, задушевное внимание к себе в противоположность сказанным когда-то ими прежним словам, но в ином, смешном же роде…

Добавим к этому наши светлые чувства благодарности Господу за такое святое назидание и пример, и обратимся с искренней молитвой — Священномучениче Евгений, моли Бога о нас