Здесь после живоцерковников иереев отца Иоанна и отца Алексия настоятелем храма был избран безместный священник, после ликвидации Феодоровского женского монастыря, протоиерей, благочинный города отец Николай Иванович Охотин. К слову сказать: это мой родственник — с семейством, к которому всегда одинаково лежала душа; вот 32 года живу с ним, разделяя хлебосольство, ни разу с ним я не расходился, и один от другого не слыхал злостного слова. С ним-то вот мы, да еще с диаконом Павлычем из Феодоровского же, и составили совместный причт, при двух приходах, чередуясь в службах церковных. В материальном отношении этот новый приход, можно сказать, что ничего не улучшил мое обеспечение. Только с приездом владыки Дамиана и когда он служил в соборе, правда, стало как будто бы лучше. Прихожан, хоть и значится в списках впятеро больше Никольского, да они так разбросаны по всем улицам города, что вот до сих пор всех в лицо мы и не знаем. С требами редкий кто обращается к нам, после того как живоцерковники отогнали их от себя; они предпочитают отправлять религиозные требы в ближайших к себе храмах, куда временно тогда приписались. Дал мне хорошего этот новый приход лишь то, что здесь всегда служба отправляется с певчими и бывает частое архиерейское Богослужение, торжественность которого мне как привилась в учебные годы во Владимире, так до сих пор и теперь я люблю…

Женский монастырь был открыт здесь всего в 1898 году на месте упраздненного мужского монастыря, который в последние годы едва влачил свое существование, по случаю бедности, в которую привели по небрежности и нерадению последние насельники-монахи. В нем было три храма: летний — собор во имя святителя Николая, зимняя церковь во имя Благовещения Пресвятой Богородицы и третий — над Святыми воротами, в честь апостолов Петра и Павла. Причем последний храм был монахами совершенно запущен, и вновь сделать его удобным к Богослужению потребовалось немало со стороны игумении средств и трудов. Покойная игумения Антония говаривала, что одного только голубиного помета было вывезено оттуда до тридцати возов. Когда я поступил, все эти храмы были вполне отремонтированы и благоустроены. Богослужение совершалось во всех храмах. Первая моя служба была здесь 31 октября 1907 года, когда я еще не успел переправить сюда всего, что имелось в Рыбаках. На литургии говорил первое приветственное слово. И какая же разница была в этой службе с рыбацкой! Вот где, подумалось мне, можно и самому отнестись усердней к службе церковной, да и помолиться в отраду души!

Прибыл я во Владимир ровно за сутки до своего посвящения. 19 ноября 1895 года назначено было посвящение во диакона в Богородице-Рождественском архиерейском монастыре, а 21 числа в Боголюбовском монастыре во священника. К Литургии 19 числа надо было сшить необходимые к посвящению подрясник и рясу, что и было духовным портным Потаповым аккуратно исполнено.

Еще в годы своего учения в Духовном училище и в семинарии я любил, бывало, ходить на архиерейскую службу, где всегда с интересом и глубоким вниманием следил за обрядом посвящения ставленников. В те мои годы управлял епархией высокопреосвященнейший архиепископ Феогност, человек глубокой веры и доброй души. Говорили тогда, что он и великий постник. И неудивительно: он был очень худ, и вид его был в Боге. Молитвенность его настроения и самой службы при нем всегда отрадно сказывалась на моей душе, и эти моменты посвящения как бы и я переживал тогда в своем сердце. Это троекратное обхождение вокруг престола, как духовное обручение с церковью, с поочередным пением в алтаре и на клиросе: «Исаие ликуй» — действовали на меня захватывающе. Каким-то чудным небесным веянием обдавали меня эти выходящие из уст молитвенного архипастыря слова: «Божественная благодать всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи»…

Холодно и неприветливо встретил меня город Владимир. Когда я с братом Арсением пришел к дому квартиры Михаила, оказалось, что хозяйка квартиры еще не приехала с лета, и дом был заперт замком. Оставивши меня одного во дворе (а пришли мы сюда с поезда около полуночи), брат побежал к хозяйке дома, у которой всегда в таких случаях оставлялся на лето ключ. Но пробегавши более получаса, пришел ни с чем: так как и ее в то время не оказалось дома. Надо было где-нибудь ночевать. И вот мы выбрали где-то на потолке надворного строения местечко и, подложив свои сумки под головы, легли на голых досках, прижавшись друг к другу. Какие-то неопределенные чувства были в то время во мне. Оставшись один, когда брат ходил за ключом, я уже не боялся тогда, как дома, хотя и жутко было быть одному; и этот ночлег на досках не казался мне таким суровым, как мог показаться бы дома: со всем этим я тут же смирился, как будто тому так и следовало быть.

Мои детские годы в семье до Духовного училища Отец мой, дьячок (называя по-старинному) вышеуказанного села Пустошей — Андрей Стефанов Елховский был родом из села Елховки, Суздальского уезда. Он был женат вторым браком, и когда я явился на свет Божий — 26 февраля 1869 года — у него уже была большая семья. От первой его жены — Ирины — были дети: Любовь и Мария», и от второй — Евдокии: Арсений, Анна, Иван, Михаил, Евгений — я, Василий и Павла. Своих братьев — Василия и Ивана — мне не привелось видеть: они померли прежде, чем я стал узнавать себя и мир Божий. Отцу моему не дал Бог счастья и во втором браке.

Прочитанная мною недавно автобиография моего дедушки (по жене) своею правдивою задушевностью и картинностью изложения произвела на меня отрадное и неизгладимое впечатление. Потому ли, что покойный мой дедушка вырос в духовной семье, как и я, или потому, что те же духовные учебные заведения — училище и семинария — по духу своего воспитания внесли много общего как в его, так и в мою жизнь (хотя между мною и дедушкой прошел период времени сравнительно большой, лет 55), — не знаю, что сказать на это положительного, но несомненно то, что сделанное дедушкой описание своей жизни иными страницами близко касалось моей души и как будто разбудило в ней воспоминания о моих давно прошедших днях. И я действительно вспомнил тогда, с большой приятностью вспомнил, свою собственную жизнь, а особенно — в детстве и отрочестве. Впрочем, последнее, говорят, так естественно людям немолодых лет — вспоминать свою молодость. Вот тут-то, при воспоминаниях невозвратного, но хорошего и бесценного времени, и зародилась во мне мысль, по примеру дедушки, оставить после себя на память детям свою рукопись о том, как я жил в семье родной, в отчизне милой, дорогой, о том, как рос: среди каких людей, каких лесов, каких болот, каких забав, каких трудов, потом, как я учился, как женился и как заделался священником, потом и т. д. и т. д., — как я формировался и во что вылился к теперешним годам.

Отец Евгений Андреевич Елховский большую часть своего пастырского поприща посвятил службе в Сорокосвятском храме и в Никольском монастыре города Переславля-Залесского. По всему своему жизненному пути он прошел верно и тем удостоился Святости, поданной Господом, через прославление Православной Церковью Христовой.

Многие из сейчас живущих и посещающих для молитвы эти храмы видят иконы Священномученика, обращают свои мысли к помощи Господа через этого святого человека, который совершил подвиг во Христе в едва ушедшем двадцатом столетии, в котором мы сами родились или родились наши родители.

Росписи стен храма являются особенным даром Господа верующим, потому что человек переступая с благоговением порог украшенной церкви, оказывается внутри святого образа Царствия Божия и Евангельских событий – все, на что обращен взгляд, есть святая икона.