Эти слова Преподобного Варсонофия Оптинского сохранил в своем дневнике другой Оптинский старец — Преподобный Никон. Они относились ко времени, когда в самом начале двадцатого века послушник Николай Беляев, будучи юношей, только переступил порог Оптинского скита Иоанна Предтечи, начиная свое восхождение к святой жизни.

Здравствуйте, Уважаемый Евгений

Пишет Вам Татьяна Евгеньевна Гиляревская – правнучка отца Леонида

Извините, что долго молчала. Собиралась с мыслями, звонила родственникам, много раз перечитывала архивное дело.

Архивное дело конечно же «сделано» и не вызывает сомнений, что два последних протокола допроса вымышлены, на них даже не удосужились поставить число и месяц, а только год. Да и подпись, вне всяких сомнений, подделана. Нужно было очернить имя дедушки и вписать как можно больше фамилий для дальнейших арестов. Ведь в заключении чекистов черным по белому написано: вину не признал, обвиняется по свидетельским показаниям.

Юбилейный Освященный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви в августе 2000 года прославил в лике святых Собор новомучеников и исповедников Российских, пострадавших за Господа нашего Иисуса Христа в XX веке.

Тысячу лет назад Древняя Русь приняла учение Христово, и с тех пор Русская Православная Церковь просияла подвигами святителей, преподобных и праведных, и сейчас, на рубеже третьего христианского тысячелетия, она принесла Христу плод своих Голгофских страданий — великий сонм святых мучеников и исповедников Российских XX века.

Когда Господь говорил Своим ученикам об ожидающей их участи, Он прямо указал на то, что люди встретят их с враждою и неприязнью, что скорбь и гонения неизбежны для служителя Его. И апостол Павел подтверждает эти слова указанием на свою жизнь, — он говорит: «Злословят нас… гонят… хулят, мы — как сор для мира, как прах, всеми попираемый» (1 Кор. 4, 12-13). Вот в сегодняшнем Апостольском чтении мы слышали, как святые мученики за веру Христа страдали: их побивали камнями, перепиливали, они терпели пытки, умирали от меча, скитались в горах и вертепах и в пропастях земных… Все это, как видите, свидетельствует о тяжелом положении христианина в мире, согласно слову Спасителя: «В мире скорбны будете» (Ин. 16, 33)

Какое безотрадное, тяжелое чувство печали, иногда даже отчаяния, испытываем мы, когда видим гроб, в котором лежит тело близкого нам, дорогого любимого человека! Давно ли мы видели его радостным и здоровым, слышали его дорогие для нас речи, целовали милые для нас уста? И вот он перед нами бездыханный, безмолвный. «Вчерашний бо день беседовах с вами, и внезапу найде на мя страшный час смертный», говорит церковная песнь от лица умершего. Тяжелая печаль болезненно сжимает наше сердце, давит грудь, невольно слезы навертываются на глаза, вырываются рыдания. «Плачу и рыдаю егда помышляю смертъ, и вижду во гробе лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, бесславну, не имущую вида», поет с нами Святая Церковь во время погребения.

Вот и сейчас, дорогие во Христе братья и сестры, пред нами бесценный гроб, Плащаница нашего Спасителя.

Сегодня воспоминается торжественная встреча Христа Спасителя всем городом с царским почетом, завтра — начало Страстной седмицы, дней безмерного, неповторимого страдания. Сегодня народные клики — Осанна Сыну Давидову, а завтра же — отвержение этого народа в образе бесплодной смоковницы. Эта скорбь слышна уже и ныне: когда приблизились к городу, Христос Спаситель, смотря на него, заплакал о нем и сказал: о, если бы ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих…

«Отче! Прослави Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тя», — такими словами молился Иисус Христос в предсмертные часы жизни Своей на земле (Ин. 17, 1). И мы, возлюбленные слушатели, просим у Бога славы и чести себе, но только не той, о которой молился Господь. И смотрите какая разница. Мы обыкновенно разумеем под славою и честию положение в обществе, богатство, видную и доходную службу, — а Господь разумел уничижение, страдание и крест. Мы домогаемся богатства, как главного средства вести безбедную жизнь на земле, а Господь Иисус Христос, обладая богатством всего мира, обнищал до того, что не имел даже где голову преклонить. Мы считаем славою понести, воздаваемые нам людьми, которые как дым, как трава полевая, погибают на наших же глазах, а Господь разумел страшную и поносную смерть на Голгофе.

Если мы, возлюбленные слушатели, с охотою подражаем людям, подобным нам, но только стоящим на высшей нас ступени по званию и состоянию, если мы готовы бываем иногда на все, чтобы, только сравняться с ними, то как нам не подражать Спасителю нашему, как не идти за Тем, Который для того, между прочим, и приходил на землю, чтобы, по слову апостола, оставить нам совершенный образец для подражания и проложить путь, по которому мы должны следовать (1 Пет. 2, 21). И если мы не испытаем временной греховной сладости, то за то будем наслаждаться миром совести и покоем душевным. И чем дальше пойдем за Спасителем нашим, тем будем ближе к Нему — тем полнее и утешительнее будет жизнь наша.

В воспоминаемом ныне событии Сретения Господня обратим, возлюбленные слушатели, внимание на следующее обстоятельство. Старец Симеон пред смертью своей не пришел, как многие, в ужас, но с радостью встретил ее. А в нас многих напоминание о смерти, когда, например, встречаем похороны чужого нам человека, вызывает страх пред ней и ужас. Ведь нельзя же думать того, чтобы радостная встреча смерти вызвана была у праведного Симеона преклонным возрастом. Святой апостол Павел в самом расцвете жизни, в годы кипучей деятельности говорил, что для него жизнь — Христос, и смерть — приобретение, что он желание имел разрешиться, то есть умереть и быть со Христом (Флп. 1, 21—23).

Святая Церковь совершает ныне празднество в честь святителя и чудотворца Николая, этого прославленного Богом угодника, которого чтят повсюду, которого призывают во всяких несчастьях не только православные, но и магометане и даже язычники.

Если же имя святителя Николая прославляется и почитается во всех концах христианского и даже нехристианского мира, то нам, православные христиане, особенно следует праздновать в честь сего прославляемого угодника. Что же мы должны делать, чтобы празднование наше было достойно праздника, чтобы молитвы наши дошли до святителя Николая? Подумаем, возлюбленные слушатели, в чем состоит истинное празднование.

Здесь после живоцерковников иереев отца Иоанна и отца Алексия настоятелем храма был избран безместный священник, после ликвидации Феодоровского женского монастыря, протоиерей, благочинный города отец Николай Иванович Охотин. К слову сказать: это мой родственник — с семейством, к которому всегда одинаково лежала душа; вот 32 года живу с ним, разделяя хлебосольство, ни разу с ним я не расходился, и один от другого не слыхал злостного слова. С ним-то вот мы, да еще с диаконом Павлычем из Феодоровского же, и составили совместный причт, при двух приходах, чередуясь в службах церковных. В материальном отношении этот новый приход, можно сказать, что ничего не улучшил мое обеспечение. Только с приездом владыки Дамиана и когда он служил в соборе, правда, стало как будто бы лучше. Прихожан, хоть и значится в списках впятеро больше Никольского, да они так разбросаны по всем улицам города, что вот до сих пор всех в лицо мы и не знаем. С требами редкий кто обращается к нам, после того как живоцерковники отогнали их от себя; они предпочитают отправлять религиозные требы в ближайших к себе храмах, куда временно тогда приписались. Дал мне хорошего этот новый приход лишь то, что здесь всегда служба отправляется с певчими и бывает частое архиерейское Богослужение, торжественность которого мне как привилась в учебные годы во Владимире, так до сих пор и теперь я люблю…

Женский монастырь был открыт здесь всего в 1898 году на месте упраздненного мужского монастыря, который в последние годы едва влачил свое существование, по случаю бедности, в которую привели по небрежности и нерадению последние насельники-монахи. В нем было три храма: летний — собор во имя святителя Николая, зимняя церковь во имя Благовещения Пресвятой Богородицы и третий — над Святыми воротами, в честь апостолов Петра и Павла. Причем последний храм был монахами совершенно запущен, и вновь сделать его удобным к Богослужению потребовалось немало со стороны игумении средств и трудов. Покойная игумения Антония говаривала, что одного только голубиного помета было вывезено оттуда до тридцати возов. Когда я поступил, все эти храмы были вполне отремонтированы и благоустроены. Богослужение совершалось во всех храмах. Первая моя служба была здесь 31 октября 1907 года, когда я еще не успел переправить сюда всего, что имелось в Рыбаках. На литургии говорил первое приветственное слово. И какая же разница была в этой службе с рыбацкой! Вот где, подумалось мне, можно и самому отнестись усердней к службе церковной, да и помолиться в отраду души!

Прибыл я во Владимир ровно за сутки до своего посвящения. 19 ноября 1895 года назначено было посвящение во диакона в Богородице-Рождественском архиерейском монастыре, а 21 числа в Боголюбовском монастыре во священника. К Литургии 19 числа надо было сшить необходимые к посвящению подрясник и рясу, что и было духовным портным Потаповым аккуратно исполнено.

Еще в годы своего учения в Духовном училище и в семинарии я любил, бывало, ходить на архиерейскую службу, где всегда с интересом и глубоким вниманием следил за обрядом посвящения ставленников. В те мои годы управлял епархией высокопреосвященнейший архиепископ Феогност, человек глубокой веры и доброй души. Говорили тогда, что он и великий постник. И неудивительно: он был очень худ, и вид его был в Боге. Молитвенность его настроения и самой службы при нем всегда отрадно сказывалась на моей душе, и эти моменты посвящения как бы и я переживал тогда в своем сердце. Это троекратное обхождение вокруг престола, как духовное обручение с церковью, с поочередным пением в алтаре и на клиросе: «Исаие ликуй» — действовали на меня захватывающе. Каким-то чудным небесным веянием обдавали меня эти выходящие из уст молитвенного архипастыря слова: «Божественная благодать всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи»…

Холодно и неприветливо встретил меня город Владимир. Когда я с братом Арсением пришел к дому квартиры Михаила, оказалось, что хозяйка квартиры еще не приехала с лета, и дом был заперт замком. Оставивши меня одного во дворе (а пришли мы сюда с поезда около полуночи), брат побежал к хозяйке дома, у которой всегда в таких случаях оставлялся на лето ключ. Но пробегавши более получаса, пришел ни с чем: так как и ее в то время не оказалось дома. Надо было где-нибудь ночевать. И вот мы выбрали где-то на потолке надворного строения местечко и, подложив свои сумки под головы, легли на голых досках, прижавшись друг к другу. Какие-то неопределенные чувства были в то время во мне. Оставшись один, когда брат ходил за ключом, я уже не боялся тогда, как дома, хотя и жутко было быть одному; и этот ночлег на досках не казался мне таким суровым, как мог показаться бы дома: со всем этим я тут же смирился, как будто тому так и следовало быть.

Мои детские годы в семье до Духовного училища Отец мой, дьячок (называя по-старинному) вышеуказанного села Пустошей — Андрей Стефанов Елховский был родом из села Елховки, Суздальского уезда. Он был женат вторым браком, и когда я явился на свет Божий — 26 февраля 1869 года — у него уже была большая семья. От первой его жены — Ирины — были дети: Любовь и Мария», и от второй — Евдокии: Арсений, Анна, Иван, Михаил, Евгений — я, Василий и Павла. Своих братьев — Василия и Ивана — мне не привелось видеть: они померли прежде, чем я стал узнавать себя и мир Божий. Отцу моему не дал Бог счастья и во втором браке.

Прочитанная мною недавно автобиография моего дедушки (по жене) своею правдивою задушевностью и картинностью изложения произвела на меня отрадное и неизгладимое впечатление. Потому ли, что покойный мой дедушка вырос в духовной семье, как и я, или потому, что те же духовные учебные заведения — училище и семинария — по духу своего воспитания внесли много общего как в его, так и в мою жизнь (хотя между мною и дедушкой прошел период времени сравнительно большой, лет 55), — не знаю, что сказать на это положительного, но несомненно то, что сделанное дедушкой описание своей жизни иными страницами близко касалось моей души и как будто разбудило в ней воспоминания о моих давно прошедших днях. И я действительно вспомнил тогда, с большой приятностью вспомнил, свою собственную жизнь, а особенно — в детстве и отрочестве. Впрочем, последнее, говорят, так естественно людям немолодых лет — вспоминать свою молодость. Вот тут-то, при воспоминаниях невозвратного, но хорошего и бесценного времени, и зародилась во мне мысль, по примеру дедушки, оставить после себя на память детям свою рукопись о том, как я жил в семье родной, в отчизне милой, дорогой, о том, как рос: среди каких людей, каких лесов, каких болот, каких забав, каких трудов, потом, как я учился, как женился и как заделался священником, потом и т. д. и т. д., — как я формировался и во что вылился к теперешним годам.